Глава II: Расследование (начало)

С наступлением утра прислуга занялась своими прямыми обязанностями. Рикард Ашаффенберг вновь устроил беспорядок в собственной комнате, так старательно там убрав перед приездом новых работников. Какие-то непонятные коробки с вещами, разбросанные книги… Должно быть, со смертью жены разбор старых вещей её и её рода стал чем-то вроде хобби этого человека. Прочитав какое-то издание, он тут же ставил его на полку или выбрасывал вместе с мусором. Солнце ещё только-только появилось на небе, но поместье уже проснулось.

Диего по привычке проснулся с восходом солнца. Здесь, в Империи, оно было не таким ярким и жарким, как в Эсталии, по крайней мере, так казалось ему. Диего это даже нравилось: не приходилось просыпаться насквозь мокрым в разогретом до моровой жары помещении.

Приведя себя в порядок, если это можно было так сказать, Диего покинул свою комнату, чтобы прогуляться. Он спокойным прогулочным шагом направился по коридору, как ему казалось, во двор.

На старом деревянном столе, неподалеку от астральной карты с изображением различных небесных тел, догорал огарок. Инструменты, такие как талисманы и магические свитки, маятник или телескоп, стоящий у окна, придавали комнате атмосферу мистики.

Ида проснулась за рабочим столом. Рукава ее мантии были засучены, голова все это время лежала на руке, которая сильно затекла. Соломенные волосы девушки были взъерошенными. Память о вчерашнем дне постепенно возвращалась к ней. Сонным взглядом она осмотрела приборы, талисманы, старый установленный на кривых ножках телескоп. На листе пергамента под ее руками была нарисована астральная карта.

Раум вскочила на ноги, и, подняв лист бумаги над головой, стала вертеть его в разные стороны, одновременно отходя к окну, что бы захватить больше света.

Дарран встал довольно поздно (по крайней мере по его мнению). Солнце уже встало и, видимо, уже довольно давно. Рыцарь протер глаза, но вставать, на данный момент, не решился. Попытавшись окончательно пробудиться бретонец... проиграл. "Видимо без холодной воды мне не обойтись" - подумал он и решил "пока действовать так". 
 Оглядевшись он увидел спящего Кая. Он был не раздет и валялся навзничь, его левая нога была спущена на пол на пару с рукой. Дарран не был доволен таким раскладом и усилием воли он все же заставил себя встать. Быстро одевшись, он выпил из кувшина , стоящего на деревянном столе посреди комнаты. Бретонец сразу почувствовал прилив сил и как сон уже начинает полностью "сдавать позиции". Подойдя к Каю, Дарран пару раз пнул его ногу и услышав в ответ только невнятное сонное ворчание. Рыцарь просто взял кувшин, из которого недавно испил воду, и полил небольшой струйкой на лицо своего оруженосца. Вывод был ожидаем: Кай резко вскочил и с "крайним удивлением" начал разглядывать все в округ. После пары секунд он сразу же схватился за голову, видимо пошел эффект "похмелья"...

Краггил был уже на ногах, когда заря только пробивалась сквозь туманные облака. Конечно, этих облаков гном не видел находясь в доме, и не видел бы их дальше еще век, но его положение вынуждает его бродить под открытым небом, что делает его раздражительным, а подчас и злым.

Уже в это утро, он успел позавтракать, и за незначительное время собраться. Выходя в коридор замка, он встретился с Верном Хендриком, которого тут же окликнул.

— Эй, старый мой приятель. Ты же не собираешься вот так уйти без ответов на вопросы? — Говорил он, опуская тяжелые брови на глаза. — Мне кажется, что у вас тут что-то происходит. Поэтому, рассказывай всё сейчас.

Солнце уже вовсю светило над поместьем лорда Ашаффенберга, а Никлас только сейчас продрал глаза. Он не был жаворонком, а после похода и вчерашних приключений его сморил сон, потому сегодня мужчина вставал явно позже обычного. «Ох, сейчас...» – Думал Никлас, ища, среди лёгкого беспорядка своих вещей, бурдюк с водой. «Вот, отлично» – Жадно сделав пару глотков он, быстро оглядел комнату и стал вспоминать вчерашние события. Сегодня он, Никлас Штирманн, должен был преступить к своим «странным» обязанностям.

– Так-с, сидеть в комнате всё равно бессмысленно.– Пробормотал мужчина, натягивая штаны и осматривая комнату в поисках остальной одежды.

Верн Хендрик с большой неохотой остановился и тяжело вздохнул, когда услышал знакомый голос гнома по имени Краггил Гримлиссон. Оглянувшись, он моментально нацепил на себя маску доброжелательности, образ приветливого и радушного хозяина. Хендрик широко улыбнулся, вытянул руки в стороны и сделал красивый поклон. Краггил достаточно хорошо знал этого представителя «умги», «несовершенных» (гномье слово, обозначающее людей), чтобы сразу заметить притворство. Эта мерзкая человечья натура выводила Гримлиссона из себя, но, в то же время, он прекрасно понимал, что Хендрик мог всего лишь пытаться показаться вежливым, что, в некотором смысле, было достойно уважения — учитывая нахлынувшие на поместье неприятности и слабость людишек.

— Доброе утро, мой друг.


Вильгельм Мюллер был всерьёз удивлён заботой о своей персоне со стороны прислуги. Когда-то давно, в прошлой жизни, он не был нищим бродягой. Но своей слуги у его семьи всё равно не было. Многие люди Ашаффенберга обслуживали его утром: приносили чистую одежду, забирали изорванные грязные лохмотья, меняли постель, приносили еду прямо в комнату. Нахлынувшие воспоминания заставили Вильгельма на некоторое время «зависнуть» наедине с самим собой посреди коридора, пока прислуга занималась его апартаментами.

Гримлиссон смотрел на своего старого друга хмуро исподлобья, нисколько не скрывая недовольства в своих глазах. Он понимал, что поведение Верна было вызвано усталостью, ранами и окружающей суматохой, однако он не мог мириться с любым неуважением к себе. Лишь из-за старой дружбы, он не набросился на него с обвинениями в невежестве и требованиями извинений. Гном также не мог ответить притворством, предпочитая открыто продемонстрировать свою неприязнь.

— Мой старый друг… — Досадливо качая головой, произнес он. — И что же случилось в этом проклятом доме, что ты такой нервный ходишь тут по замку и обижаешь старых друзей?

Диего не ожидал найти выхода из коридора, однако же он удивился, когда во время раннего путешествия по особняку, распахнув одну из дверей, он попал прямо туда, куда и желал попасть – на улицу, во внутренний двор. Новый день встретил мужчину утренней прохладой и лёгким приятным ветерком, заигравшим на густых усах Диего.

Пройдя до края крыльца, капитан остановился и, прищурившись, стал оглядывать открывшийся перед ним вид. 
Утро было на удивление тихим и приятным, даже похмелье обошло капитана стороной. Это было странно, но капитан искренне радовался этому.

Достав свою длинную трубку и зарядив её табаком, капитан с довольной физиономией закурил, расслабившись, насколько ему позволяла его неспокойная натура.

Табак, привезённый из Инда, славился именно своим успокаивающим воздействием. Капитан любил курить его именно в такие минуты - минуты тишина и спокойствия, когда непременно нужно было как следует расслабиться. А так как этих минут у капитана было всегда крайне мало, то этот табак он курил крайне редко. Так что сейчас Алатристе праздновал настоящий праздник тишины, возможно последний раз в жизни…

Штирманн провожал взглядом удоляющегося герра Хендрика а в голове его крутилось несколько мыслей.

Во-прервых, недовольство. Никлас был слегка уязвлён, что Хендрик не сказал о нём ничего. С другой стороны, мужчина не заслужил особого отношения, и действия доверенного слуги Ашаффенберга были понятны.

Другие же мысли были направленны на то, как ему, Никласу, провести этот день. «Раз меня не просили о чём-то конкретном то, наверное, стоит побывать везде, где только можно. И начну пожалуй с…» – Решил мужчина и направился к выходу из сада.

«У каждого уважаемого дворянина есть библиотека. Может там найдётся какая-нибудь книга по истории, с гравюрами».

Диего отреагировал на всё это спокойно, будто даже это его не касалось. А дело было именно в табаке…

Когда Верн Хендрик, отдав распоряжения, удалился в свои покои, и всё новое для капитана общество отправилась по назначенным постам, Диего развернулся и медленным шагом направился к дому.

Но вдруг он обратил внимание на человека, которого звали, насколько капитан помнил, Никлас Штирманн. Стоять одному на посту – скучное занятие, а Никласа, как заметил капитан, не озадачили ничем.

Диего окликнул Штирманна, повернувшись к нему и, как подобает, склонив голову:

– Сеньор, если желаете – можете отправится на мой пост, буду рад компании…

Решив не дождаться ответа, Алатристе ещё раз учтиво кивнул и направился на свой пост – в холл цокольного этажа.

Комната, которая была использована под лазарет, представляла собою огромную залу для гостей, где в большой спешке была сдвинута мебель особым образом. Новая планировка позволяла освободить массу места для настоящего операционного стола и кушеток, какие бывают лишь в университетах. Окна южной части этой угловой залы выходили на сад, стену и тёмный лес, откуда и пришли зверолюды. Пострадавших в лазарете было немного: всего четыре человека, включая двух наёмных солдат и садовника, а также гнома-кузнеца по имени Корден Курганссон.

Гном был в плохом состоянии: практически всё время он был «в отключке», лишь изредка просыпался, чтобы поесть, принять лекарства… Казалось, что разобрать его слова может лишь слепая сестра Соня. Заведовал «лазаретом» и назначао курс лечения доктор Стефан Зигер, но его на месте не было.

Раум мрачно осмотрела лазарет. Ее глаза блестели в полуденном свете пробивающемся сквозь окна. Золотистые волосы каскадом ниспадали на плечи, контрастировали с синей мантией. Покидая свою комнату, волшебница избавилась от тяжелого груза: тяжелый походный плащ и сумка до отказа забитая различными вещами, которые только могут понадобиться мудрецу во время странствий. Покоя ей не давали темные видения, которые она увидела после заклинания над космограммой. Ветер Азир скрывал в небесах под завесой разноцветных огней и колдовского тумана что-то страшное и темное, не что такое, что она не могла разобрать. Это не удивительно, ведь магия была не самым надежным советником в этом вопросе. На своем собственном опыте волшебница знала о том, что даже самые четкие и, казалось бы, яркие образы будущего могли оказаться не точными.  
Вздохнув, она отринула от себя темные мысли, и посмотрела на лежащего и бормочущего что-то гнома. Сделав несколько не смелых шагов к нему, женщина осторожно присела рядом и наклонилась. Легкие морщинки пролегли у нее на лбу когда она, сосредоточенная, прислушалась к этим словам.

– М-м-м… М-м-м! Нет, его нет! Они… Они искали! Они хотели! Но его нет! Куда он делся?! – Прокричал что есть сил раненый гном-кузнец, после чего резко заснул. Слепая женщина средних лет протёрла его лоб смоченной чистой тряпкой.

– Он слаб. О, Зигмар, как он слаб! – Твердила себе под нос она.

На миг незрячая сестра Соня остановилась, словно почувствовав приближение Раум. В Империи поговаривали, что иногда слепцы развивают в себе куда лучшие слух и обоняние. Но способности зигмаритской сестры казались поистине феноменальными. Правда, сама Ида Раум предпочитала думать, что Соня попросту знает, во сколько приходит доктор и другие посетители. И посторонние шаги не вовремя – самая простая улика для подобного умозаключения. Никакого волшебства. Единственное, что следовало бы заметить, так это хороший слух женщины. Что, впрочем, тоже не исключение из правил, зигмаритские сёстры часто разучивали продолжительные молитвенные напевы, тем самым развивая слух и чувство ритма, а также терпение.

Ида еще несколько секунд наблюдала за гномом, после чего выпрямилась и обернулась на незрячую сестру. Взгляд ее был острым и сосредоточенным, не лишенным и крохи любопытства. Сейчас, она как никогда, напоминала грозного сапсана.

– Скажите, милосердная сестра, – обратилась Ида, – что случилось с этим несчастным гномом, о чем он только что лепетал?

– С удовольствием приму предложение. – Слегка запоздало бросил Никлас и, заметив, что эсталиец не собирается его ждать ускорил шаг. Поравняться с наёмником Штирманн не решился, а следовал за его спиной весь путь до холла поместья.

Здесь Штирманн не стал задерживаться на одном месте. В место этого он медленно пошел по коридору, осматривая его. Это оказалось чем-то вроде галереи. Множество больших картин висело по обеим сторонам, освещённые керосиновыми лампами, коридора. Мужчина медленно проходил мимо полотен и внимательно их разглядывал. К сожалению, художественные изыски были ему недоступны, и Никлас скорее пытался понять, что изображено на картине: сцена из мифа, или реальное событие?

Он остановился лишь раз, возле самого большого полотна, изображающего грандиозное сражение. Мужчина не знал, что за битва здесь изображена, но легко смог найти на картине, огромное пятно, что благодаря стараниям художника приняло очертания имперских рыцарей.  Немного погодя он смог определить,  что многочисленный пёстрый противник является ни кем иным как войнами из Бретонии. В центральной части полотна были изображены несколько рыцарей с обеих сторон, что столкнулись в смертельной схватке. Как ни странно большинство бретонцев изображены с  опущенными забралами, тогда как лица центральных фигур имперцев просто светились отвагой и благородством. Завершив осмотр картины Штирманн, наконец,  подошел к одной из нескольких дверей и отворил её.

Как ни странно, это и оказалась, искомая ранее, библиотека.

Как ни странно, но галерея привлекла внимание и Диего. Однако вместо того, чтобы на ходу изучать представленные здесь полотна, Диего по-привычке стал останавливаться перед каждой картиной и оценивать красочность и правдоподобность изображённого на них действа.
Мифов он не знал, и даже не мог похвастаться знаниями истории, но зато он мог угадать некоторые битвы, в который повезло принять участие ему или кому-то из его боевых товарищей.
В Эсталии дворяне страдали тягой к живописи. У любого графа практически все стены поместья была буквально выложены портретами родственников дворянина и картинами, на которых были увековечены моменты славы и великих побед Эсталии в сражениях.
Любви к живописи Диего обязан своему другу, графу Монте-Скьеро, чей дом был настоящей картинной галереей. Если приходишь в такие дома очень часто и по-долгу в них находишься, то может открыться внезапная тяга к прекрасному, даже у такого человека, как Алатристе.

Диего внимательно всматривался в каждую картину, открывая для себя новую страницу знаний об Империи. По лицу капитана нельзя было понять, какие чувства он испытывает, глядя на то или иное красочное полотно, ибо его лицо никогда не выражало ни восторга ни отвращения на этот счёт. Можно было подумать, что Диего вообще ничего привлекательного для себя не видит на той или иной картине, однако же когда картина его и впрямь впечатляла, то он длительного просмотра картины кивал несколько раз, выражая тем самым свой восторг и высоко оценивая представленный шедевр.

Гуляя по галерее, Диего даже не на долго забылся, однако скрип дверей библиотеки отвлёк его от картин. Он двинулся дальше по коридору, куда ему было назначено.

Человек, доведённый до отчаянья, способен на ужасные поступки. Это Вильгельм Мюллер знал отлично. Когда-то давно, как он любил думать, в прошлой жизни, у него была жена, маленький ребёнок, он оканчивал Альтдорфский университет. Мужчина писал научные работы, был известен в определённых кругах. Ему прочили, несмотря на вспыльчивый характер и обострённое чувство справедливости, выдающуюся карьеру. Возможно, он отправился бы в Люстрию или даже в Страну Мёртвых – изучать историю и быт, конечно, искать сокровища древности, разгадывать тайны древних цивилизаций. Но всё это в одночасье рухнуло, когда он вдруг решил заступиться на улице за одного бедолагу.

Ребёнка забрала болезнь, не делающая различий между взрослыми и детьми, убийцами и невинными младенцами, жену же – тяготы, которые оказались ей не под силу. Но Вильгельм выжил, ему даже помогли сбежать из тюрьмы. И ради чего? Всякий раз, когда он помогал людям, Мюллер обжигался. Его предавали, ему не возвращали долги. Вильгельма избивали, угрожали мужчине. Но каждый раз он гордо вставал на ноги и просто продолжал идти своей дорогой. Многие над ним насмехались, другие же отворачивались, словно от прокажённого. Он не мог не винить их. С другой стороны, он прекрасно понимал, что это всего лишь люди, такие, какими они и должны быть. Старый Свет – не самое приветливое место. Но где лучше? Там, где нас нет, это уж точно.

Всё это место целиком, всё поместье вызывало у него смешанные чувства. Дворяне не знают о бедах улиц. Он и сам не знал, пока не оступился. Но здесь царил упадок, лица прислуги были поистине безрадостными, даже красивая улыбка поварихи – и то вызывала у него лишь грусть и смятение. Больше всего в жизни Мюллер не любил ложь и недомолвки. Лицемерие и потворство. Это место было мерзким, гадким, а люди, населявшие его, обезумевшими. Так он считал. Они все, все без исключения повторяли его ошибку. Они зря тратили свои бесценные годы! На что? Вильгельм не заметил алкогольный душок от поварихи? Он не видел, как Пирсон строит свои каверзные планы, прячась за окнами и шторами? Зачем?!

– Герр Мюллер, лорд Ашаффенберг ожидает Вас в своём кабинете, – сухо, но довольно учтиво обратился к нему в одном из длинных коридоров большого дома Хендрик.

Мюллер долгое время не решался сказать ни слова. Пред его взглядом промелькнула вся его никчёмная жизнь. Над ним возобладали ярость и презрение, и их он быстро перенаправил на Верна, не знавшего городской жизни Альтдорфа, на Ашаффенберга, не видевшего, как рыцарь Рейксгвардии подставляет свою голову, чтобы спасти невиновного человека из тюрьмы. Но страх показаться кем-то другим, не тем, кем он был раньше, воспитанным и приличным человеком, взял своё. В конце концов, даже его фамилия – уже не его. А тот, кто приютил беглеца и дал ему право жить под именем его погибшего сына, не потерпел бы нового провала мужчины.

– Да, герр Хендрик. Сию минуту, герр Хендрик, – поклонился Мюллер.

– А, тут не светский раут, Мюллер. Оставь это, кхе-кхе! – Рассмеялся Верн. Впервые за долгое время.

– Да, герр Хендрик.

– Не заставляйте ждать господина, Мюллер.

Мюллер отправился в сторону кабинета, как указал Хендрик. Но тот его внезапно остановил.

– Позвольте спросить, герр Мюллер, – снова вежливо обратился к мужчине «доверенное лицо» Ашаффенберга.

– Да?

– Вы на мгновенье задумались. О чём были Ваши мысли? Или мне не стоит знать?

– Нет… Ничего. Иногда люди допускают в жизни страшные ошибки. Стоит ли им давать второй шанс?

– Я знаю этого человека?

– Он перед вами, Хендрик.

– Вы его получили, как только прибыли сюда. Иначе бы Вас здесь не было, так? Идите работать, герр Мюллер.

Вильгельм усмехнулся. Верн не понял, в чём была шутка. Мюллера это не заботило. А рад он был потому, что оказался кому-то нужен. Это стоит дорого.

Никлас Штирманн чинно прошагал в библиотеку и аккуратно, но достаточно громко закрыл дверь. Пред ним предстала вовсе не великолепная университетская библиотека, с кучей лестниц и служащих. Это была относительно небольшая комнатушка с кучей книжных полок, естественно, заставленных книгами. В центре комнаты находился роскошный дорогой ковёр, правда, местами изъеденный молью, но от этого не потерявший свой шик. Также там была странная фигура. Вернее, набор фигур, геометрических, переплетённых самым загадочным способом. Это изваяние напоминало о том, как сложен и пытлив человеческий ум, создавший его.

В большом кресле возле самого здорового окна сидел тучный мужчина со здоровенной книгой в руках и что-то зарисовывал чёрным угольком на бумаге. У него было красное лицо, пенсне, держащееся на толстом носу, пышные бакенбарды. Человек выглядел почти как полурослик, вот только рост его превосходил полуросличий (хотя высоким на первый взгляд его нельзя было назвать), да и он был обут. Волосы его были растрёпаны, но это лишь дополняло некоторый вид, вид эдакого занятого изобретателя, философа и очень общительного и образованного господина.

Как ни странно, этот самый обитатель библиотеки не просто не встал и не поздоровался со Штирманном, он даже не обратил на него никакого внимания. Ровно до тех пор, пока благородный муж не оказался посреди комнаты, на том самом дорогом ковре. Тот отложил уголёк и бумаги, а также книгу. Её он бросил прямо на пол за кресло, подальше от посторонних глаз. По звуку стало понятно, что там целая гора книг.

Сестра Соня тяжело вздохнула.

– Сразу после нападения зверолюдов он и занемог. Мы без кузнеца-то никуда: ни лошадь подковать, ни доспехи какие починить, ни по хозяйству, – постучала она по дырявой кастрюле, в которой лежала влажная тряпка, – сами понимаете. Я сестра Соня, но Вы можете называть меня просто «сестра». Это Корден Курганссон, кузнец наш, Зигмар сбереги. Бормочет разный бред, лекарства доктора так люто действуют. Но без них никуда: у него кровотечения внутренние, я сама не вижу, но это и понятно, при таких то травмах, ушибах. Боли мучают. Оглянитесь, сама я хоть и не вижу, там и там, – она безошибочно указала на двух солдат на койках, – солдаты оклемаются и на пост вернутся. А с Курганссоном дело плохо. Не знаю, кто я такая, чтоб лечение доктора из Альтдорфа корить? Но он же другого рода, древнего. Может и лекарство особое надо.

Никлас прошёл взглядом по маленькому помещению, что являлась здешней библиотекой.  После чего обратил своё внимание на библиотекаря, невысокого человека, с располагающей к себе внешностью. Он не походил на образ библиотекаря, как угрюмых затворников, этот образ сложился в голове Штирманна ещё в детстве и не собирался её покидать. Никлас заметил, как быстро и небрежно была отброшена книга.  «Не очень бережно» – всплыло в его голове, а язык уже оплетал эту мысль в слова:

– Неужели книга настолько плоха? Она действительно заслуживает такое обращение? – несколько пренебрежительным тоном сказал мужчина. – А, простите, стоит представиться. Меня зовут Никлас и, раз я оказался здесь, то, меня интересуют книги.

Никлас слегка склонил голову и, с улыбкой, протянул левую руку.

Человека звали Отто Гайцхальс, и он был местным библиотекарем. Швырнув книгу и угольки за кресло, он резко повернулся в сторону Штирманна. Мужчина казался ему нависшей скалой. Низким, но достаточно мелодичным голосом он ответил Никласу:

– Нечего там читать. Зато на полках есть много интересного. Я Гайцхальс, и это моя обязанность – знать, что в каждой книге в библиотеке.

Отто резко вскочил, закрыв своей округлой фигурой стопку книг позади кресла.

– И тихо тут, это библиотека, как-никак.

Ида сочувственным взглядом смотрела на слепую сестру, слова которой по какой-то причине тронули сердце волшебницы. Раум на секунду задумалась о том, почему ей стало жалко всех этих людей, всех этих раненых, в особенности гнома по имени Корден Курганссон, которых она и знать не знала. Чаще всего Раум казалось, что она отчуждена от окружающих людей, что их проблемы, боль и страдания не должны касаться её. Она стремилась отойти от мира людей, зарывшись в книгах о тайных знаниях. Однако каждый раз её внимание, привлеченное чужими страданиями, невольно взывали в женщине сожаление и желание, а порой и стремление помочь.

В истории Курганссона Ида обнаружила одну непонятную ей странность. Лекарства, которые использовал доктор, явно вызывали какие-то галлюцинации и заставляли гнома нести весь этот бред. Ида немного задумалась, касаясь своей ладонью костистого лба Кордена.

– Вы думаете, это лекарства? – Сказала она, глядя на сестру. – О чём обычно он молвит в своём бреду? Я слышала, что это может помочь выяснить причину болезни и лучше справиться с лихорадкой.

Добравшись до холла цокольного этажа, Диего по-привычке стал изучать досконально всё, что можно было изучить в комнате. Что лежит, как лежит и как это можно применить в случае, если здесь придётся драться, или ещё чего-нибудь. Место для того, чтобы спрятаться, место для сна, удобные позиции для стрельбы...
Собственно, он привык не ждать беды, а быть к ней всегда готовым.

Много времени это не заняло. Спустя нескольких минут пристального изучения холла, капитан принялся за своё любимое занятие – уходом за оружием.
Найдя для себя подходящую подставку, капитан разложил на ней свой внушительный арсенал – пистоли, шпага, бискаец, нож, мешочки с порохом, с пулями…

Это стало походить на оружейную лавку. Разложив арсенал, Диего уткнулся в работу.